«Я родом не из детства — из войны»

Наше детство — это вечный источник счастливых воспоминаний, светлых моментов, которые согревают нас на протяжении всей жизни. Но у них другая история. Их детство — это страх, голод, потери. Их детство забрала война. Взрослые всегда знают, за что воюют, а ребёнок лишь видит, как разлетается на осколки его жизнь. Именно поэтому детские воспоминания о войне наиболее пронзительны.

«Война началась в день моего рождения»

Владимир СОКЛАКОВ, 83 года

одился я 22 июня 1932 года, то есть ровно 9 лет спустя в день моего рождения началась

война. Из нашей деревни Коровино Солнцевского района Курской области всех мужчин, среди которых был и мой отец, призвали на фронт. 

Мы остались с мамой и сестрой Зоей, которой было 12 лет. Первое яркое воспоминание об оккупации: смерть дедушки. Немец потребовал, чтобы он им наколол дрова, а дед отказался. Немец рассвирепел и ударил старика в живот ногой. Дедушка упал в снег, мы кое-как его подняли, отвели в дом, посадили на сундучок. Он сидел и тихо стонал, позвал бабушку и сказал, что помирает — через час его не стало. Хоронить его было некому, завернули в простыню, присыпали снегом и оставили в саду. 

Вскоре в наш дом поселили 7 немцев — нас приютил папин старший брат дядя Захар. Жили трудно, немцы сразу порезали всех кур, коровка наша ещё не отелилась, и молока не было. Дядя Захар стал ходить по полям, собирая шкуры забитых немцами коров и телят. Шкуры эти опаливал на костре, и потом варил из них «суп». Когда наша Зорька отелилась, мы незаметно притащили телёночка к дяде Захару и зарезали. Это сошло нам с рук, но, когда мама доила корову, молоко приходилось отдавать немцам. Они выстраивались с котелками, и мама их наполняла. Она плакала, просила оставить молока детям, но это было бесполезно.

Иногда в деревне появлялись наши разведчики под видом беженцев, но их вычисляли и расстреливали. Помню, что особенно зверствовали финны. Я видела, как один такой солдат ради смеха прострелил женщине, несущей воду из колодца, ногу. 

Когда наши войска освободили село, все жители вышли на улицу, обнимали солдат. Колхозники получили семена, провели сев, мама стала работать дояркой — в колхозе было всего 12 коров и 7 телят. Я ей помогал. Вскоре открыли школу, парт не было, сидели на полу, писали на книгах, каких-то бланках. 9 мая встретили на огороде, картошку зажали. Как узнали про Победу, все сразу закричали «Ура!».

«Немцы заставили копать окопы голыми руками»

Евдокия КОШАРЕНКО, 86 лет

огда немцы первый раз заняли наше село Трефиловка Ракитянского района, мне было 11 лет. Папа ушёл на фронт. Он три войны прошёл, на каждой его ранили, но он всегда возвращался домой. Жили мы с мамой и двумя сёстрами, село наше было бедное, в избах пола дощатого не было ни у кого, но корова — кормилица выручала. Как её немцы увидели, обрадовались и потребовали у мамы молока. А корова была на сносях, мама им говорит: «Пан, нет молока», так немец прикладом её ударил, кур забрал и полотно, которое мама ткала. 

После того как наши выбили немцев, мы думали, что теперь жизнь наладится, но не тут-то было. Вскоре село снова заняли фашисты. Только теперь они стали намного злее — соседа нашего, старика, расстреляли, а хоронить запрещали. 

Зима была лютая — в ту зиму простудилась и умерла моя младшая сестра Мария. А немцы очень боялись холодов и редко выходили на улицу, сидели в самой тёплой комнате. К нам относились как к низшей расе, которой можно не стесняться. 

Летом 1943 года наши войска снова подошли к селу. Немцы заставляли нас рыть окопы, причём копать приходилось и руками, потому что лопат не хватало. Но это им не помогло — выкурили их, на этот раз навсегда. После себя фашисты оставили много мин и снарядов, которые женщинам и детям велели грузить в вагоны. Я тогда заболела тифом и лежала с температурой — это и уберегло. При погрузке снаряды носили как дрова, они взрывались, многие погибли. 

Отец вернулся с войны в 1945 году, но многие мужчины из села погибли, и восстанавливать всё пришлось женщинам. Жили трудно, в 1946 году был неурожай, земля во время войны не обрабатывалась, голод был страшный. Но Победа придала нам силы, все верили, жизнь наладится, так и получилось.

«Липа возле дома была голая: мы её объедали до веток»

Валентина ШТАНА, 74 года

родилась в 1942 году в Липецкой области. В 1943-м нас эвакуировали под Рязань. Старший брат рассказывал, что, когда пришёл немец, мне было всего 7 месяцев. Рядом с селом шли бои, а он присматривал за мной, и мама велела ему никуда не выходить из дома. А он вышел на улицу, сам сел на лавочку, а меня под лавку положил. Так осколок в двух сантиметрах от него пролетел, хорошо, что не зацепил. Он бросился под лавку и накрыл меня собой.

Когда мы вернулись в родные места, всё было разрушено, хаты разбомбили, одни печные трубы остались. Мы копали землянки, чтобы жить. На улице валялись трупы людей и животных, дети копали канавы, чтобы их похоронить.

Нас у мамы было пятеро, отец воевал на фронте и вернулся калекой без ноги. Ногу он потерял под Сталинградом. Я очень хорошо помню страшный послевоенный голод. В 1946 году вообще нечего было есть, а нас после войны родилось ещё двое, стало семеро. Старшие ходили по полям, собирали мёрзлую картошку, из которой пекли лепёшки и варили кисель. Мы постоянно плакали: «Мама, когда будет кисель?» Наесться им было невозможно, есть хотелось постоянно.

Чтобы выжить, мы собирали съедобные корни, дикие яблоки и груши, боярышник. Осенью жилось проще — тогда была морковка и черемша, а весной оставалось только объедать деревья до веток. У нас рядом с домом росла липа, так она стояла голая — мы рвали и ели её цветы, ещё ели лопух и акацию. Но всё равно нам жилось лучше, чем многим семьям, потому что у нас остался жив отец. Он старался нас обеспечить. А у многих и этого не было.

«В детстве я боялась мужчин, потому что до 3 лет не видела ни одного»

Таисия ПАЩЕНКО, 75 лет

родилась 8 апреля 1941 года на хуторе Бейсужок Второй Краснодарского края. Мой папа ушёл на фронт, а мы остались вчетвером: мама, брат Филипп, сестра Зоя и я — самая младшая. Однажды уже в 1944 году перед Пасхой к нам в дом пришёл священник. А я до этого в глаза не видела мужчин и боялась их, ведь в селе одни женщины остались, мужики воевали. Я такой рёв подняла, еле успокоили. Немцев я не помню, но мама рассказывала, что, когда шли бои, к нам в стену дома попал снаряд и через другую стену вылетел.

С войны отец вернулся живой, но ушёл к другой женщине, мама нас сама поднимала. Она целыми днями работала в колхозе, а мы, дети, дома хозяйничали. После войны был страшный голод, мы питались лебедой и крапивой. Старших брата и сестру на лето брали в лагерь. Мы с мамой навещали их раз в неделю. Они за эти дни собирали крошки от обедов и прятали в карман, а мы приходили и съедали то, что насобирают. Мама в конце концов слегла от истощения. В конце огорода мы посеяли полоску пшеницы, она и спасла маме жизнь. Несмотря на голод, у нас не украли ни одного колоска. Все жили плохо и трудно, но никто не воровал, наоборот, помогали. Однажды к нам попросилась переночевать девушка лет двадцати — искала родных. Мы пустили, а она слегла с температурой и прожила у нас несколько дней. Иногда нас мама посылала за 15 километров на базар с фасолью со своего огорода. Мы продавали её и покупали керосин, спички. А в 7-м классе я уже работала в колхозе наравне со взрослыми. Свёклы было 6 гектаров, её надо было выполоть. Всё моё здоровье там осталось…

«Учебник у меня появился только в 6-м классе»

Виктор БУЛЫГИН, 83 года

одился я 21 июня 1932 года в селе Тулянка Валуйского района. Радио в селе не было, и о том, что началась война, мы узнали от секретаря сельсовета. Через три дня мой отец получил повестку. Я тогда не понимал, что такое война. Когда отца провожали мать и бабушка, я сидел и спокойно смотрел в окно, не знал, что вижу папу в последний раз. Он погиб под Смоленском в первые же дни.

Немцы пришли в августе 1941-го. Нам повезло — они были не злобные, не расстреливали и не издевались, только выгнали нас из хаты, поэтому жили мы в окопе, потом в сарае. Немцы заставляли ходить детей в школу, нас учили молитвам и немецкому языку. У нас была учительница Варвара Васильевна. Её потом наши расстреляли за то, что учила по приказу немцев. А что ей оставалось? Не послушалась бы немцев, они бы её убили. 

Потом немцев прогнали. А мы продолжали учиться. Правда, не было ни учебников, ни тетрадей. Первый учебник у меня после войны, в шестом классе появился. Я доказал теорему по геометрии, и учитель дал мне учебник и сказал: «Молодец, из тебя должен выйти толк». Всего у нас два учебника было: у учителя и у меня.

После войны было очень голодно. Ели траву, жёлуди. От желудей зубы были чёрные, думал, никогда их не отчистить. До обеда я учился в школе, а потом пас телят, 17 голов. Поил я их из колодца-журавля. Силёнок было мало — начну воду тянуть, а этот журавль меня обратно тащит. 

Относились к семьям фронтовиков очень по-разному. Льготы дали только тем, кто вернулся, а моя мать, вдова, не получала от государства ничего.

Детей войны признали только на региональном уровне

Депутаты областной Думы ещё в 2012 году одобрили поправки в Социальный кодекс области, которые определяют меры соцподдержки для детей войны, которыми считаются граждане, родившиеся в период с 23 июня 1923 года по 3 сентября 1945 года. Из 193 тысяч белгородцев, родившихся в обозначенный период, более 28 тысяч не имеют никаких льгот. Именно на них и распространяется действие закона, по которому выплачивают по 747 рублей ежемесячно. Если гражданин подходит под несколько категорий, предполагающих льготы, он может выбрать только одну из них, то есть ветераны труда не могут получать выплаты в качестве детей войны и наоборот. 

Что же касается федерального закона о детях войны, то он внесён в Госдуму и должен быть рассмотрен в этом году.